Жернова истории-2 - Страница 27

Оба писателя были большевиками не потому, что видели за Марксом или Лениным теоретическую правоту, а потому, что их захватила революция, что они верили в нее своим «нутром», причем верили в нее именно так, как в нее верил герой повести Алексея Толстого «Голубые города». Они ожидали от победоносной революции, прежде всего, перемены в области межчеловеческих отношений, «счастья для всех», «голубых городов» социалистического будущего. НЭП просто не мог не стать для них чем-то непонятным и чуждым, прежде всего потому, что он нес с собою прежнюю несправедливость и неравенство, которые неминуемо создаются властью денег. Наверное, точно так же верила в революцию и привалившаяся к моему плечу Лида.

Посиделки закончились уже под утро. Во всяком случае когда я, проводив Лиду до дверей ее квартиры, возвращался бульварами к себе домой, уже забрезжили первые признаки зимнего рассвета. По пути мне думалось, конечно, о том, что социалистическое нетерпение, основанное на инстинктивном неприятии эксплуатации, наживы, замыкания существования в скорлупу «частного человека», является питательной средой для политиков, которые возьмутся похоронить НЭП. Прекрасно понимаю, что в НЭПе заложены глубинные противоречия, резюмированные Лениным в предельно лаконичной формуле «кто — кого?». Понимаю, что эти противоречия неизбежно взорвут НЭП изнутри, но понимаю и другое — нельзя допустить, чтобы отказ от НЭПа произошел в порыве политического усердия не по разуму, и вылился в поспешную импровизацию, чреватую хозяйственной катастрофой…

Однако не только эти мысли занимали мою голову. Вспомнилось вдруг о так и не завершенном расследовании сентябрьской перестрелки. Московский угрозыск поначалу рьяно взялся за дело. Среди убитых были уверенно опознаны два налетчика из разгромленной незадолго до того банды… и на этом все застопорилось. Либо в угро так больше ничего и не смогли раскопать, либо смогли, но вот доводить эти сведения до нас не сочли нужным. Что же тут поделать? Ждать нового удара, неизвестно от кого и неизвестно по какой причине?

Сдается мне, что те нападавшие не собирались нас убивать, — во всяком случае, сразу. Именно поэтому у нас появился шанс от них отбиться. Но кто же и зачем так жаждет побеседовать со мной накоротке? Усиленно роясь в своей памяти и памяти Осецкого, по-прежнему так и не нахожу ответа.

Глава 7. Игра открытыми картами?

В течение января 1925 года внутрипартийная обстановка ощутимо накалялась. Хотя вожди вроде бы отложили прямое выяснение отношений между собой, и больше не предпринимали персональных выпадов друг против друга, но в газетной и журнальной полемики вопрос построения социализма в отдельно взятой стране всплывал постоянно. Нетрудно было догадаться, что идет идеологическая подготовка к XIV партконференции — партийные вожди пытаются привлечь к своим идейным платформам потенциальных делегатов. И тут, ближе к концу января, по этой проблеме высказался Троцкий. Все же не выдержал, не смог остаться в стороне, когда речь пошла о столь животрепещущей проблеме, одновременно крайне интересной теоретически, и влекущей за собой серьезнейшие практические решения.

Развернув очередной номер «Правды», и увидев там статью «О чем спорим?» за подписью Троцкого, немедленно впиваюсь в нее глазами, и читаю, не отрываясь. Не было такой статьи в известной мне истории! Да-а, умеет Лев Давидович сюрпризы преподносить, умеет. Это у него не отнимешь…

«…Когда я присмотрелся к тем баталиям, которые ведутся нашими партийными товарищами по вопросу о возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране, — писал Троцкий, — то первым моим побуждением было воскликнуть: „О чем спор? Давайте попробуем построить, и тогда увидим — возможно это, или нет!“

Разумеется, затем в памяти у меня всплыло множество высказываний, которые делали по этому поводу и Карл Маркс, и Фридрих Энгельс, и Владимир Ильич Ленин. Да ведь и все спорщики на них то и дело ссылаются. И разве не стоит первым делом выяснить, что завещали нам наши великие учителя? Однако тут мне пришла на ум формула, которую любил повторять Владимир Ильич: „Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна“. Что же это значит применительно к нашему предмету спора?

Да очень просто. Ни Маркс, ни Энгельс не сталкивались с той проблемой, с которой столкнулись мы. Что делать пролетарским революционерам, взявшим власть в стране с далеко не самым высоким развитием капитализма, если мировая революция не произошла? Этот вопрос они перед собой не ставили, и ответа на него, следовательно, у них найти невозможно. Наших конкретных обстоятельств они не исследовали, и потому нечего у них искать неопровержимых цитат по этому поводу. „Наше учение не догма, а руководство для действия“ — вот какие их слова не мешало бы напомнить тем, кто все выяснение сложнейших теоретических вопросов, встающих перед партией, сводит к тому, чтобы крыть друг друга цитатами из Маркса и Ленина.

Да, но Ленин-то видел эту проблему? — могут возразить мне. Разумеется, видел. Но прямо он ее нигде не сформулировал и потому прямого недвусмысленного ответа не дал. Почему? Да потому, что история впервые поставила нас перед этой проблемой и сама еще не дала ответа на этот вопрос. Я возвращаюсь к своему первому побуждению, которое оказалось, в результате, и самым правильным. Практика — вот главный критерий истины, и только практика разрешит вспыхнувший спор.

Нам сейчас нужны не взаимные обвинения, с одной стороны, в проповеди национальной ограниченности, в призывах к дезертирству с фронта мировой революции, в повороте спиной к компартиям Коминтерна, в попытках обмана партии и рабочего класса ложными иллюзиями, и с другой — в панике перед лицом трудностей, в неверии в созидательные силы рабочего класса, в боязни практической черновой работы, не сулящей немедленного шумного успеха. Такой вопрос нельзя превращать в повод для взаимного сведения политических счетов. Нам нужна дружная мобилизация всех наших усилий, чтобы не провалить дело коммунистической революции.