Жернова истории-2 - Страница 42

Само собой, что я не расстался с Лидой у памятника Пушкину, как бывало когда-то. Мы поднялись к ней в квартиру, и Лида, едва раздевшись в прихожей, тут же бросилась разводить примус, чтобы согреть чай. Отца ее, как обычно, дома еще не было — работа в Исполкоме Коминтерна частенько задерживала Михаила Евграфовича допоздна.

Мы поболтали с Лидой немного о работе — я вкратце рассказал ей о документах, которые запустил наверх, и теперь ожидаю реакции, она же поведала мне о своей работе в секретной части Военпрома.

— Расхлябанность страшная! — жаловалась девушка. — Большинство не имеет никакого понятия об элементарном делопроизводстве. Бумаги пишут как попало, хранят как попало. Где уж тут добиться соблюдения режима секретности!

Как недавняя студентка, Лида заинтересовалась запиской о подготовке кадров, и попросила рассказать поподробнее. Моя идея о смягчении классового подхода к подбору контингента обучающихся и об ужесточении проверки знаний при приеме в вузы была встречена ею в штыки:

— Ты что, совсем умом тронулся!? — возмущалась она. — Белоподкладочников хочешь в наши вузы натащить, а рабочую и крестьянскую молодежь — побоку? Так у тебя в специалисты одни контрики пролезать будут! Их и так среди спецов немеряно!

Так, надо срочно ставить на место съехавшие набекрень мозги.

— Не припомнишь ли, дорогая, что говорил любимый тобой Бухарин на VI съезде РКСМ летом прошлого года? Если забыла, так я напомню: «В высших учебных заведениях наши комсомольцы часто назначают профессоров, вычищают студентов, а посмотришь на успеваемость — 80 процентов неуспевающих Самодеятельности много, а действительных знаний не на грош». Это милейший Николай Иванович еще мягко сказал! У нас не учеба получается, а самообман и обман государства! Вместо спецов выпускаем заносчивых недоучек! И при таком положении ты против ужесточения контроля знаний?! Хочешь, чтобы Советский Союз не имел нормально подготовленных молодых специалистов — так и скажи, а не прикрывайся классовым подходом!

— Ну знаешь, — взвилась Лида — ты еще меня в классовые враги запиши!

— А зачем? — отзываюсь на ее выкрик. — Зачем мне тебя куда-то записывать? Ты сама себя туда определила. Глотку драть насчет классовой чистоты студентов легко, а как ты грамотных спецов из них сделаешь? Я ведь не гнать из вузов рабочую молодежь предлагаю, а тщательно отбирать из них самых подготовленных, да еще и довузовскую подготовку на рабфаках усилить. Но вот что можешь предложить ты, кроме взгляда исподлобья, да надутых губ?

Лида с полминуты сидела, не произнося ни слова, и не глядя на меня, затем все же прервала молчание:

— Надо подумать, — протянула моя отчаянная спорщица, переходя на более спокойный тон.

— Это правильно — говорю столь же спокойным тоном. — Подумать всегда полезно.

Новая пауза начала затягиваться, и мне это решительно переставало нравиться. Надо было как-то разруливать ситуацию.

— Знаешь, Лида, — оборачиваюсь к ней и придвигаюсь поближе, — а надутые губы идут тебе не меньше, чем улыбающиеся!

У нее вырывается непроизвольный смешок… И что там дальше происходило с этими надутыми губами, я рассказывать не буду. Вскоре мы просто молча сидели рядом, прижавшись щека к щеке, и впитывая тепло друг друга.

Уже когда мы втроем сидели и пили чай, с вернувшимся с работы Михаилом Евграфовичем, вспомнилось, наконец, и о той проблеме, которую хотелось решить утром.

— Никак не могу связаться с Лазарем Шацкиным, — пожаловался я за разговором. — В ЦК РКСМ его вечно не застать, а ловить на занятиях в Комакадемии никакой возможности нет. С работы совсем не вырваться!

— Ладно, — промолвила Лида, — если он, паче чаяния, объявится, порошу, чтобы он сам телефонировал.

Вскоре, тепло попрощавшись с уютной и гостеприимной квартирой, и еще раз обняв на прощание ее молодую хозяйку, я ушел в морозную ночь. Дома я обнаружил, что Евгения Игнатьевна, вопреки обыкновению, еще не легла спать, а гоняет чаи на кухне.

— Чего так поздно вечеряете? — интересуюсь с порога.

— Да вот, ездила к сестре двоюродной в Ново-Подрезково, умаялась с дороги-то, и захотелось чайком взбодриться, — ответила старушка.

Да, по нынешним временам — не ближний конец, особенно для пожилого человека.

— Хорошо, добрые люди подсказали, — продолжала вдова часовых дел мастера, — что нынче от нас на Виндавский вокзал проще всего автобусом добираться. Оно и дешевле выходит, чем на трамвае-то.

— Где ж тут у нас автобус ходит? — это и для меня новость. — Не замечал вроде.

— Не то чтобы у нас, — поясняет Игнатьевна, — а тут, неподалеку. Пустили автобус, новый, большущий такой, аж от Девичьего Поля прямо до Виндавского вокзала. Так он мимо нашего дома, считай, в десяти минутах ходьбы остановку имеет.

А-а, так это, наверное, вторая партия Лейландов из Британии прибыла. Ясно.

Следующий день начался с того, что мне позвонили из редакции «Социалистического хозяйства» и сообщили, что первый номер журнала за 1925 год уже вышел из печати. Не постеснявшись сгонять за журналом курьера, вскоре получил возможность взять в руки толстый том в обложке из серовато-желтой невзрачной бумаги. Когда-то, в прежней жизни, и этот номер, и множество ему подобных успели побывать у меня в руках. Но этот отличался не только более белой, еще не успевшей стать ломкой, бумагой и свежей типографской краской. Тот номер, что был известен мне, отличался от находящегося у меня сейчас на столе и по содержанию. Оно и понятно — как человек, родившийся в пятидесятые годы XX века, мог бы опубликоваться в журнале, изданном в 1925 году? Но вот, случилось же…