Жернова истории-2 - Страница 39

— И поставить во главе Троцкого? — голос Дзержинского зазвенел. — Поймите, Лев Давидович энергичный организатор, — мой собеседник немного смягчил тон, — но тут нужен человек несколько иного таланта. Человек, хорошо разбирающийся в науке и технике.

— И что же, такого невозможно найти? Да вот хотя Глеб Максимилианович Кржижановский, — подсказываю вариант. — И Красин подошел бы, но его вряд ли можно сдернуть с работы в НКВТ.

— Все такие люди, к сожалению, уже загружены работой. Мало их у нас, грамотных технически, мало! — Феликс Эдмундович машинально потирает левую сторону груди.

— Сердце прихватило? — только этого еще не хватало! А, впрочем… Может, оно и к месту. — Лекарства какие-нибудь есть под рукой? — Мой собеседник еле заметно качает головой. — А что врачи-то говорят? Сделать что-нибудь можно?

Дзержинский слабо машет правой рукой, потом тихим голосом, стараясь глубоко не дышать, с трудом выдавливает:

— Что они скажут… Не волноваться, не перегружать себя работой… Больше гулять на свежем воздухе… Капли какие-то прописали… Толку с тех капель!

— А нитроглицерин? — торопливо интересуюсь у него.

— Нитроглицерин? — с недоумением повторяет он. — Взрывчатка? Причем тут это?

— Что же у вас за доктора!? — восклицаю в сердцах. — Уже полвека для купирования приступов стенокардии успешно применяется спиртовой раствор нитроглицерина. А с 1882 года американской фирмой Parke Davis amp;Co производится очень удобный препарат нитроглицерина в твердой форме, по 1/100 гран в шоколаде. Вот, попробуйте, — протягиваю ему коробочку, из которой извлекается на свет божий флакончик с коричневыми драже. — Можно проглотить, но лучше положить на язык и ждать, пока рассосется. Быстрее подействует.

Дзержинский неуверенным движением берет драже, которое лежит на моей ладони, кладет в рот и осторожно откидывается на спинку своего рабочего полукресла. Через некоторое время дыхание его становится более глубоким, складки морщин между бровями расправляются. Меняется и взгляд — он становится жестким, сосредоточенным.

— Вы ведь сами сердцем не страдаете? — небрежно бросает он, но мне явственно чувствуется, что это голос председателя уже не ВСНХ, а ОГПУ.

— Нет, с сердцем у меня пока все в порядке.

— Значит, лекарство вы взяли с собой нарочно? — голос уже настойчив, небрежность из него улетучилась.

— Разумеется! — ты думаешь, я буду отпираться? Ничего подобного.

— Зачем это вам? — голос стал еще жестче.

Пока не началась игра в «вопросы здесь задаю я!», попробую перехватить инициативу:

— Представьте себе, Феликс Эдмундович, что при очередном сердечном приступе доктора ничего не смогли сделать. Ведь вы, наверное, считаетесь с вероятностью и такого исхода? — делаю свой заход издалека. — Кто тогда будет вашим наиболее вероятным преемником на посту председателя ОГПУ?

— Скорее всего, поставят Вячеслава Рудольфовича…

— Менжинский уже сейчас довольно серьезно болен, а через два-три года на деле уже не будет способен руководить таким ведомством. И у кого тогда окажутся в руках реальные рычаги руководства? Мне, признаюсь честно, очень не хотелось бы, чтобы этим человеком стал Ягода. — В данном случае надо играть открыто. Полагаю, в такой мотив Дзержинский поверит.

— Боитесь, что Ягода затаил на вас злобу из-за конфликта в Берлине? — Гляди-ка, все он помнит. И в объяснения пускаться не надо.

— Ягода весьма исполнительный сотрудник, способный администратор, человек с деловой хваткой, неплохой хозяйственник, — перечисляю положительные качества Генриха Григорьевича. — Человека с таким набором достоинств на пушечный выстрел нельзя подпускать к карающему мечу революции. Он неизбежно превратит ОГПУ в механизм послушного исполнения воли начальства — в такой же, каким сейчас является сам. Не спорю, такие люди полезны. Но не в деле руководства борьбой с политическими врагами Советской власти. Ибо он не будет различать между врагами Советской власти и врагами своего начальника.

Дзрежинский выслушал мой монолог, не прерывая, затем произнес:

— Вы напрасно наговариваете на Генриха Григорьевича. Он проверен нами на деле и доказал свою преданность нашей партии.

— Думаю, да. Ровно в той же степени, что и его протеже Александр Яковлевич Лурье, которого вы сами вычистили из РКП. Только Ягода значительно умнее и изворотливее. — Не помешает немножко раззадорить председателя ОГПУ.

— Откуда в вас столько злобы и предубеждения? — воскликнул Феликс Эдмундович.

— Проведите сами проверку контактов Ягоды с Лурье, и обратите внимание на недавние дела последнего. Надеюсь, в ваших силах сделать это не со слов Ягоды? — нажимаю на вторую половину фразы. — Рад буду ошибиться, и убедиться в беспочвенности своих подозрений. — Ох, боюсь только, что проверять тебе ничего особенно и не нужно. Многое ты и так знаешь. Но от покровительства Ягоде не отказываешься. Однако… Может быть, что еще всплывет, о чем я не знаю? Лишняя гирька на весы не помешает.

— Странный вы человек, Виктор Валентинович, — вдруг произносит Дзержинский. — С одной стороны, дельные предложения, и смотрите вы далеко вперед. Кстати, ведь это с вашей подачи в ИНО создан аналитический отдел? И заняться научно-технической разведкой тоже вы предложили?

В ответ молча киваю.

— А с другой — ригоризм какой-то странный, да еще и беспочвенный, — продолжает Феликс Эдмундович. — И чего вы так на Ягоду взъелись?

— Взъелся? — резко переспрашиваю я. — Кажется, я ничего против него не предпринимал. Лишь высказал свое мнение. А вот снятие меня с поста замнаркома НКВТ — это его рук дело. Да, да — в данном случае мне известно точно, — отвечаю на невысказанное сомнение Дзержинского, обозначившееся на его лице. — Он не постеснялся лично обработать в нужном духе нескольких членов коллегии, особенно тех, на кого есть компрометирующие материалы.